ом юга России. Бережно я провел ладонь вперед, милая, что ж ты прикрываешь свои сисочки? Дай их мне, дай, я знаю, что нужно делать, ты их трогаешь каждый день, а я? И вот девочка поддалась, я отвел в сторону ее ладошки и ощутил под пальцами божественные, чудные полушария. Удивило, какими твердыми оказались ее соски. Я просунул под нее вторую руку и завладел второй грудью. Правильно, сказал я себе, если ласкать, то обе, иначе одной будет обидно. Я по-прежнему легонько целовал ее в шею, сзади, сбоку, я сделал движение, чтоб развернуть ее к себе лицом и почувствовал ее напряженное сопротивление. Нет, так нет. Буду, как самец шмеля. Оставив пассивную руку сторожить завоеванное, я разрешил своей левой руке новый, дерзкий маневр. Если бы я был суеверным, то должен был бы сначала помолиться. Я провел ладонью вниз по ее животу, вплоть до пояса ее спортивных брючек, пояс очень условный, это была двойная или тройная резинка. Я слегка запустил пальцы под поясок и был также слегка наказан. Моя рука была поймана прямо на месте преступления, на границе двух эпох. Поймана и остановлена. Однако мои пальчики-шалунчики уже были под резинкой ее брюк и покидать освоенную территорию не желали. Короткое время между нашими руками шла тихая, но принципиальная борьба, мою лапу изгоняли, но она, упрямая, не отступала. И тут на помощь пришла моя другая ладонь, мои пальцы стали нежно и бережно трогать сосок груди, на которой они находились. Я снова стал целовать ее шею, и результат не заставил себя ждать - мою основную, ударную силу больше не сдерживали. Мои пальцы-самоучки двинулись вперед и, словно огненную магму, я ощутил тонкую ткань ее маленьких трусиков. Они были такими тоненькими, словно их и не было вовсе. Мой герой, колом торчавший с той минуты, когда она коснулась меня своей рукой, окончательно восстал и дерзко уперся в ложбинку ее плотно прижатой ко мне попки. Хотелось так сильно, что я боялся только одного - как бы не лопнуть. Дальнейший процесс трудно поддается описанию, так как, мне кажется, ни она, ни я уже ничего не контролировали. Я был то дерзким и грубым, то послушным и нежным. Она пыталась перехватывать мою руку, но получалось так, словно она сама показывает мне, какую новую ласку ей хотелось бы освоить. С диким восторгом я скользнул пальцами под край ее трусиков, ощутил курчавый лобок и нежную, увлажненную щелку. Вдоль нее некоторое время робко гулял мой средний палец, сердце мое за малым едва не выскакивало из груди, к моему невероятному удивлению ее тайное ущелье еще больше увлажнилось, я вспомнил Мишку с его короткими поучениями, типа "гладь пока не станет мокрой, потом можно снимать трусы, сопротивления не будет". Я последовал великому учению и начал сдвигать вниз ее спортивные брючки, странно, но они соскользнули с ее попки легко и просто, хорошо помню, что Тамара слегка приподняла нижнюю часть своего тела, чтоб облегчить мою участь. Совсем как у шмелей, подумал я. Вместе с брючками снялись и трусики. Лишь мгновение я лежал неподвижно. Я снова попытался развернуть ее к себе лицом, она воспротивилась. Хорошо, пусть будет так, подумал я про себя. Одним движением я сдернул с себя брюки и трусы. Было совсем не так, как с Танечкой, кромешная тьма была моим союзником. И хотя мы оба оставались спеленатыми в коленях не снятой до конца одеждой, свобода действий была невероятной. Я слегка нажал пальцем и, о чудо, он проскользнул в ее мокрую щелку. Я задвигал пальцем, имитируя предельную ласку, я почувствовал, как навстречу моему пальцу выскочил совсем маленький шустрячок, я знал о его существовании, Мишка рассказывал, я тронул его и тут произошло непредвиденное, Тамара громко застонала. Это был какой-то особый, страстный и сладостный стон. Я попытался зажать рукой ее губы, но лишь накрыл сверху ее ладонь, видимо, она уже давно сама зажимала себе рот. Я стал толкать между ее бедрами своего дружка, но она крепко сжимала ноги, я совсем не сильно нажал коленом и получил пропуск в неведомое. Первым, на что наткнулся мой разгоряченный дружок, был мой собственный палец, который уже вполне освоился в новой обстановке. Девочка дышала резко, громко, наверное, так же дышал и я, но уже ничто не могло меня остановить. Я попытался направить своего дружка туда же, где продолжал свои возвратно-поступательные движения мой палец-победитель, но у меня ничего не получилось. Выгнувшись, насколько было возможно, я отодвинулся от ее спины, природа подсказывала, что так будет лучше и, действительно, кончик моего дружка погрузился в нежную пещерку и теперь находился вплотную с моим пальцем. Дикая, неописуемая страсть охватила меня, я старался задвинуться глубже, но почему-то не получалось. И вдруг я почувствовал, что Тамара делает попкой движение навстречу мне, навстречу моему дружку. И это ее движение стало последней каплей переполнившей сосуд моего желания. Я дернулся и почувствовал, что кончаю, струи моей малофьи выплеснулись в ее тело. Еще! Еще. Еще... И еще чуть-чуть. И еще. Я содрогался, я не управлял собой. Кажется, я стонал каким-то плачущим стоном. Кажется, она - тоже. Помню, что хватал ртом воздух и не мог надышаться. Жутко хотелось пить. Помню, что груди ее стали на мгновение твердыми, как яблочки. Помню, что целовал ее спину, шею, щеки. Помню, что она так и не повернулась. Помню, что прислушался, стараясь понять, нет ли в палатке проснувшихся от наших стонов. К какому выводу пришел - не помню. Как привел в порядок свою одежду, как оделась она - не помню. Но я хорошо помню другое. С первого мгновения после того, как мы разжали наши объятия, закрался в мою несчастную голову червячок сомнения. Все ли я сделал так, как надо? То что произошло, это и есть то, после чего я могу считать себя мужчиной? Я овладел девушкой или нет? Может это и глупо, но беспокоило только одно, то что я не ввел ей полностью. Контакт вроде и был, но такой поверхностный. Да, я выплеснулся в нее, но где-то тут, почти на отмели. У Зины с физруком вон как было. Он, похоже, доставал ей до желудка. Помню, что гладил ее везде. Груди - они стали снова мягкими и упругими. Живот и ниже. Там везде было жутко мокро. Она даже оттолкнула мою руку. Помню, что шепнул ей, что люблю ее. Помню, что она не ответила. Как она отодвинулась, и как я заснул - не помню. - Девственники налево, остальные направо, - кричала мне Африкановна. От ужаса я проснулся. - Девочки налево, остальные направо, - это Африкановна строила всех на зарядку. Я дико проспал. Я был в палатке один. Сначала я сел, а затем снова упал на подушку. События минувшей ночи всколыхнули мой разум. Что это было? Любовь? Какая тут любовь! Похоть, разврат! Прости, господи. Но все равно, в моей жизни такого еще не было. Спасибо тебе, Томочка. Я вышел из палатки, незаметно прошел к умывальнику, умылся. Зарядка уже кончилась, пионеры готовились к завтраку. Я поискал глазами свою ночную подружку и был чрезвычайно удивлен, даже обижен, увидев ее в компании своих друзей. Все шестеро сидели поодаль и о чем-то разговаривали. Я подошел к ним. Я неотрывно смотрел на ее лицо. Она же мельком взглянула на меня и все. Они притихли. Нужно было что-то сказать, но что? - Ну, как вам поход? - наконец, выдавил я из себя гениальную мысль. - Нормально, - ответил один из юношей. - Как спалось? - продолжал я, чувствуя, как земля потихоньку уходит из-под моих ног. - Нормально, - ответила она и посмотрела мне прямо в глаза. Тамара, пойдем со мной, захотелось сказать мне ей, что ты тут делаешь, ведь мы с тобой вон что делали ночью, значит, ты теперь моя, а я твой, зачем тебе эта компания, пойдем, я буду любить тебя всегда, только пойдем, я так давно мечтал о девушке, чтоб была моя, совсем моя, как ты... - Ладно, пошли на завтрак, - сказал один из парней и поднялся. И Тамара, моя Тамара, вдруг протянула ему руку и капризно пропела: - Ну, тогда помоги встать, тоже мне, кавалер. Они ушли, а я стоял, как оплеванный. Наверное, ночи не было. Вероятно, мне все почудилось. Иначе, как это можно было объяснить? Или я все сделал так плохо? Но почему она мне все это позволила? Ведь я ничего не делал насильно. Так и стоял я китайским болванчиком. Кто я теперь? Девственники - налево, остальные - направо! А мне куда?
Остальные рассказы Олега Болтогаева Вы можете найти здесь
